Том 10. Сказки, рассказы, очерки 1910-1917 - Страница 104

104

— А вы, Яков Ильич, подождёте продавать ту землю? — спросил он тихонько.

— Чего — подождать?

— Да вот, когда отец…

Будилов искоса взглянул на него и сказал, сморщив жёлтое лицо:

— Мельники живут до ста лет. Я, батенька, не могу ждать, увы! Мне нужны деньги. Саяновские мужики дают уже две тысячи семьсот. Ещё немножко поспорим и — сойдёмся! Да! А вы — не горюйте. Земли — много!

— Ах ты, господи, — вздохнул Николай, угрюмо опустив голову. — Не в силу мне отказаться-то от вашей земли, прямо — не могу… Так всё обдумано, так это просто выходит у меня…

— Мельники долговечны, как слоны, — говорил барин, шаря в карманах, — за это, главным образом, они и считаются колдунами, да-с, милейший мой…

Остановился, вынул сигару, тщательно и долго обрезывал маленькими ножницами конец её, закурил и, гоня перед собою синюю струйку дыма, пошёл вперёд по аллее. Николай поглядел в спину ему и вдруг начал прощаться.

— А — улей? — спросил барин, подняв брови.

— Уж в другой раз позвольте, сегодня надо скорее домой, отец там жалуется, грудь завалило…

Он бормотал, опустив голову, не глядя в лицо Будилова, переминаясь с ноги на ногу, — что-то беспокойное слагалось в уме и торопило уйти отсюда.

— Как хотите! — недовольно и сухо сказал Будилов.

Николай быстро спустился с горы, сел в лодку и, широко взмахивая веслами, погнал её против течения, словно убегая от чего-то, что неотступно гналось за ним.

Весло задевало опустившийся в воду ивняк, путалось в стеблях кувшинок, срывая их золотые головки; под лодкой вздыхала и журчала вода. Почему-то вспомнилась мать — маленькая старушка с мышиными глазками: вот она стоит перед отцом и, размахивая тонкой, бессильной рукой, захлёбываясь словами, хрипит:

— Злодей ты, злодей, дай хоть умереть-то мне, не му-учь…

А он, большой и тяжёлый, развалясь на лавке под окном, отвечает лениво и без злобы:

— Али я тебе мешаю? Издыхай…

Мать трясётся вся, растирает руками больное горло, смотрит в угол на иконы, и снова шелестят сухие жуткие слова:

— Пресвятая богородица — накажи его! Порази его в сердце, матушка! Без покаяния бы ему…

Отец вскочил на ноги.

— Вон, ведьма!..

Она выбегает согнувшись, точно маленькая собачка, а вечером, лёжа в телеге на дворе, шепчет Николаю:

— Измаял он меня, боров распутный, ославил, душеньку мне истерзал, Николушка, милый, — тошнёхонько мне, ой…

Это было шесть лет тому назад.

Цветным камнем мелькнул над водою зимородок, по реке скользнула голубая стрела; с берега, из кустов, негромко крикнули:

— Эй — куда? Здесь я…

Не взглянув на берег, не отвечая, он глубоко вогнал лодку в заросль камыша, выпрыгнул на берег и, попав ногами в грязь, сердито заворчал:

— Нашла место, нет лучше-то?..

Перед ним стояла дородная, высокая девица в зелёной юбке с жёлтыми разводами, в жёлтой кофте и белом платке на голове.

— Не всё равно? — сказала она густым голосом.

— Вон, гляди, как сапоги замарал!

— Эка важность!

Отошли в кусты, и на маленькой полянке, среди молодых сосен, Николай устало бросился в тень, под деревья, а она, бережно разостлав по траве верхнюю юбку, села рядом с ним, нахмурив густые тёмные брови и пытливо глядя в лицо его небольшими карими глазами.

— Опять не в духах?

Николай отвернулся от неё и, сплюнув сквозь зубы, пробормотал:

— Чёртов китаец этот не хочет ждать, продаёт землю-то саяновским!

Она вздохнула, не торопясь достала из-за пояса платок, заботливо вытерла потное лицо Николая, потом, перекинув на грудь себе толстую косу, молча стала играть розовой лентой, вплетённой в конец её. Брови её сошлись в одну линию, она плотно поджала красные губы и пытливо уставилась глазами в сердитое, хмурое лицо Назарова.

— Что теперь делать? — сказал он, щурясь от солнца, и положил голову на колени ей.

— Не скоро, видно, поживёшь, как хорошие-то люди, — медленно проговорила она.

Николай чмокнул, закрыл глаза и сморщил лицо.

— Ну вот! Чем бы ласковое что сказать…

— Лаской дела не подвинешь, милый…

— Эх ты! — тихонько и уныло воскликнул Назаров.

— Что я?

— Так. Мало ты меня, Христина, любишь, вот что.

Она подвела руку под шею ему и, легко приподняв голову парня, прижала её ко груди.

— А ты полно-ка! Не любила бы, так гуляла бы со Степаном.

— С нищим-то?

— И ты не богат…

— Я — буду!

— Улита-то едет…

— Погоди, отец помрёт…

— Кабы это от тебя было зависимо…

Николай открыл глаза, быстро приподнялся, сел рядом с нею и строго, глухо спросил:

— Ты что говоришь?

— Я?

Христина удивлённо отшатнулась от него, приподняв плечи и словно желая спрятать голову.

— Что я говорю?

— То-то! — сказал Николай. Сорвал горсть травы и резким движением отбросил её прочь от себя.

— Ты мне этих мыслей не внушай!

— Каких?

Они посмотрели в глаза друг другу, и первый отвернулся Николай, а Христина, улыбаясь широкой улыбкой, обняла его за шею и, раскачивая, шептала в ухо:

— А ты — полно-ка! Милёнок! Ты — не думай…

— О чём? — подозрительно спросил он.

— Ни о чём не думай, кроме дела, как его лучше исделать…

— А вот — как? Вон он, паяц этот…

— Будилов-то?

— Ну да.

— И впрямь — паяц!

— Вон он говорит: «Мельники, говорит, до ста лет живут»… да!

Христина подумала немножко и, вздохнув, сказала:

— Да-а, долголетни они…

И тотчас торопливо заговорила, усмехаясь:

104